Мыши были во всех моих редакциях. По крайней мере в тех, куда я ходил каждый день. Всем и каждому (а мышам — особенно) известно, что жизнь в редакции начинается с заходом солнца. И пока все нормальные люди сдают номер, мыши выходят на охоту.
В давние времена, когда и компьютеры, и мыши были большими, а никакого интернета и формата PDF ещё не существовало... (В этот момент вспоминаешь, что даже когда не было компьютеров, мыши уже были). Так вот, без PDF и интернета номер сдавался на плёнках. Такая калька, или прозрачная плёнка, на которой газетная полоса выводилась на лазерном принтере. И вот в таком прозрачном виде аккуратно неслась в типографию. Где, конечно же, плёнку уже ждали особые типографские мыши. Но сейчас не об этом.
Мыши выходили на охоту, и первыми от них разбегались тараканы. Это-то понятно: какая редакция без тараканов? Под нестройный топот мышиного марша тараканы прыскали врассыпную. А куда податься сонному таракану после захода солнца в день сдачи номера, когда рядом стоит пышущий теплом принтер? Самые бывалые уже догадались.
Они шли в печь (внутри каждого лазерного принтера обязательно есть маленькая электропечь) целыми отрядами. В самый неподходящий момент мы слышали знакомый уже хруст, а через секунду — запах жареного. Тараканы, твёрдо уверенные, что в печи принтера им точно будет лучше, чем в тесном мышином желудке, принимали самые разнообразные позы. Поскольку их наматывало на барабан, изображения раскоряченных тараканов равномерно дублировались по всей странице. В некоторых случаях плоские, как древние египтяне, тушки тараканов довольно органично вписывались в макет. Сам я, по крайней мере, так красиво никогда бы их туда не заверстал.
Загнав всех тараканов, мыши снимали красные флажки и выходили в люди. То есть в нас. Выглядывали из-под мониторов (все помнят гигантские кинескопные мониторы 90-х?) и принюхивались с немым укором: мол, мясо зажарено, а выпивка где? За испорченный принтер мышам, конечно, нужно бы дать в морду. Но чаще наливали. В пивную крышку.
Уставшие с охоты мыши почти мгновенно растворялись в алкогольной нирване. К этому моменту обычно я уже был по локоть в принтере, отскабливая с печки остатки дичи. Мыши неторопливо скрывались. Процесс повторялся.
В какой-то момент чаша терпения лопнула. Скорее всего, её прочность подточили критическое количество ожогов, несколько горок тараканьего пепла и постоянные вопли по поводу бездарно прожитых сроков сдачи номера. В результате однажды несколько интоксицированных мышей вывели на расстрел. Если бы среди нас был Квентин Тарантино, можно было бы с уверенностью сказать, что его режиссёрский стиль сформировался где-то здесь. Но Квентина рядом не было, поэтому мыши умело пользовались моментом. Впечатлённые ранее налитым, они метались по курсу, который удивительным образом входил в резонанс с моими движениями. Возможно, это связано с тем, что пили мы одно и то же. Мыши неторопливо скрывались.
Стоя на обожжённых локтях, я выковыривал из линолеума шарики от пневматического пистолета. Протрезвевшие мыши хихикали из-за плинтуса и хрустели чем-то жареным. Процесс повторялся снова.
Этот опыт позволил мне в конечном итоге написать вот такой стих:
О, мышь! Ты так прекрасна в час рассвета,
Когда грохочешь дверью туалета!
Гонимая неистовым задором,
Бредёшь редакционным коридором.
И, бормоча невнятно про подписку,
Доводишь замредактора до визга.
Что написали мыши, я не знаю.
Комментариев нет:
Отправить комментарий