30 октября 2009 г.

Краснá зимá арбузáми (народн. посл.)

Вчера утром на улице Цандера весёлые торговцы разбирали клетку бахчевого развала. Несколько месяцев я покупал там звонкие полосатые шары, и вот они закончились. Три одиноких последних арбуза лежали рядом, на соседнем прилавке. Было ясно, что тут-то осени конец.

Поздно ночью Гугль показал мне в почте снег. Я скорее выбежал на балкон: снег был. Он лежал на крышах машин. Земля, видимо, достаточно ещё теплая, проглатывала его мгновенно. А на машинах он мог спастись и дожить до утра. Было ясно, что зима действительно пришла. Почему-то совсем не было грустно.

Хорошая, в общем-то, была осень. Я устроился на новую работу, впервые в жизни переболел бронхитом, подарил жене кофемашину (и научился пить кофе), купил новый телефон и узнал много всего интересного сразу по нескольким своим специальностям. Есть все основания ожидать, что зима будет не хуже — тем более, что бронхит уже можно вычёркивать. Вот только арбузы появятся нескоро...

24 октября 2009 г.

Бросить всё

В таких случаях принято цитировать Марка Твена. Я (спасибо советской школе!) так и не прочитал ни единой его книги, потому цитировать ничего не буду. В точности так же не читал я и Аллена Карра, хоть в школе его тогда и не проходили. Так что успел ли Карр процитировать Твена, мне тоже неизвестно. До всего-то приходится доходить своим умом.

О том, что пора бы бросить курить, я думал давно. Наверное, эти раздумья заняли около половины общего курительного стажа. Бросать было страшно. Воображение рисовало леденящие душу картинки грядущего безсигаретного бытия. И тут же услужливо подсовывало разного рода спасительные отмазки, чтобы всё-таки не бросать. Наиболее удивительной среди них была теория о зажигалке. В тот момент мои карманы протирал увесистый бензиновый Ronson. Вещица была по-британски основательна и впечатляла меня настолько, что представить, будто никакого «Ронсона» я больше не ношу, было невозможно. Я искренне полагал, что отказ от ежедневного пользования этой зажигалкой настолько пагубно скажется на целостности меня, что при всякой мысли о бросании курить немедленно закуривал.